ДНЕВНИК

Всё спокойно, тихо, просто, 
Точно не было войны,
Но молчит Петровский остров
Петроградской стороны.
Тишина, не шум сражений:
Ни патрона, ни ствола.
Новый Год пройдёт без Жени,
Просто Женя умерла.

ПРИПЕВ:
    Пиши,
    Пиши в этой старой тетради дрожащие буквы нетвёрдой рукой.
    Прошу, Бога ради, пиши.
    Ведь каждое слово — удар, огласи приговор предпоследней строкой,
    Ведь каждое слово — оружие, значит — пиши!..

Всё спокойно, всё в порядке,
Дядя Лёша — на завод,
Пусть останется в тетрадке
День, в который он умрёт.
Хлеб — по порциям, по граммам:
Ни скатёрки, ни стола.
Ведь была когда-то мама,
Просто мама умерла.

ПРИПЕВ:

До свиданья, до свиданья,
Как тяжёл небесный свод.
Остаётся только Таня,
Кроме Тани — никого.
Остаётся только Таня,
Карандашик и тетрадь.
До свиданья, до свиданья,
Остаётся умирать.

ПРИПЕВ:

          БИПЛАН

Пусть валторны молчат и немеет моя труба,
Лишь пропеллер жужжит и магнето шуршит внутри:
Просто тот, кто садится в биплан, — это Ричард Бах:
Он взлетает, и алое сердце его искрит.

Маргарита летит, и под нею горит метла,
Обгоняет её на лету колокольный Друд.
Им помашет крылом свысока господин биплан,
Так Булгаков и Грин завершат свой нелёгкий труд.

      Я люблю тебя, слышишь, ты слышишь, приём-приём,
      Как некстати шалит непременно плохая связь.
      Но влетает в грозу мистер Бах, и я слышу гром,
      И по небу расходится молний витая вязь.

      Я люблю тебя, слышишь, приём, помаши крылом,
      Улыбнись и свою этажерку направь в зенит,
      Ты летишь на фонарь, но фонарь защищён стеклом,
      От безумцев, подобных тебе, Бог его хранит.

Только я — на земле, здесь печально, здесь гаснет свет,
А бессмертие — пышное слово, цветок во рту.
Но тебе ведь не нужно оно, так как смерти нет
Для летящих на Солнце, для верящих в высоту.

Но валторны молчат и немеет моя труба,
И пропеллер жужжит, и магнето шуршит внутри:
Просто тот, кто садится в биплан, — это Ричард Бах:
Он летит, и горячее сердце его искрит.

         КОГО ОТБЕРУТ

Предположим, ты честен, а он, предположим, вор.
Ты прозрачен, как стёклышко, он — как глухой забор.
Это список критериев, по которым идёт отбор.
Просто список критериев, по которым идёт отбор.

Он живёт в подземелье, а ты — обитатель гор.
Он не видит вершин, точно так ты не видишь нор.
Это список критериев, по которым идёт отбор.
Просто список критериев, по которым идёт отбор.

Ты спокоен и прям, он порывист, остёр и скор.
Ты обдумываешь слова, он же порет вздор.
Это список критериев, по которым идёт отбор.
Просто список критериев, по которым идёт отбор.

И в какой-то момент все потоки сольются в Прут,
И кого-то из вас, как и следует, отберут,
И пока непонятно, кого из вас отберут,
И вдвойне непонятно, насколько лучше
быть тем, кого 
отберут.

         ТРАППЕР

Траппер снимает капканы: лес опустел,
Норки уходят на север, ондатры мрут,
Траппер сидит в тёплой хижине, в темноте,
Гладит приклад и готовит себя к утру.

Помнится, было здесь — белок, бобров, куниц — 
Столько, что как не стреляй, не видать конца.
Нынче хоть сам полезай в куньи норы, вниз, —
Ни одного острозубого подлеца.

    Он выходит на холм, он глядит в пустоту,
    Его лес умирает и небо молчит,
    Только город ползёт и гремит, наступая на пятки.
    Под ногами его — вулканический туф,
    И в неоновых вывесках пламя свечи
    Исчезает, становится словом в потёртой тетрадке.

Город уже подступает и давит вглубь,
Лес прижимает к горам жестяной Содом:
Траппер, который останется, просто глуп,
Траппер, который уйдёт, потеряет дом.

Что тут поделать — арканить последних лис,
Чёрных медведей на мясо пускать не впрок,
Траппер, я знаю, решение — стой, не злись,
Траппер, решение рядом — дай только срок.

    Он выходит на холм, он глядит в никуда,
    Его время уходит, ржавеют часы,
    Только город не знает пощады, любви и печали.
    От тебя не останется, траппер, следа,
    Ты растаешь на солнце, как плавленый сыр,
    Если хохот и звон пикников близ тебя зазвучали.

Траппер, не думай о прошлом, бери бокфлинт,
Струны бери, и силки — пригодятся впредь,
Дуй по асфальту, по сходам бетонных плит:
Новая дичь — чуть опаснее, чем медведь,

Злее куницы, лисицы слегка хитрей,
Ловче ондатры, хозяйственнее бобра — 
Farewell, траппер, обратной дороги нет,
Всё, что ты помнил вчера, — оставляй вчера.
    Всё, что ты делал вчера, — оставляй вчера.
        Всё, что ты видел вчера, — оставляй вчера.

         ПРО ОСЛОВ

Однажды мой хороший друг купил себе кота,
Его взнуздал и оседлал, и объявил Конём,
Кот разрешил себя постричь, а подковать — не дал:
Пришлось на время отложить лихой галоп на нём.

Продав кота, мой друг купил себе большого пса,
И точно так же оседлал, дал имя — Буцефал,
Но пёс ему вцепился в нос: собак седлать нельзя:
Каким большим бы ни был пёс, для лошади он мал.

Мой друг отдал кому-то пса и приобрёл осла,
И оседлал, и подковал, как правильных коней,
И гордо выехал во двор четвёртого числа,
И я сказал: «Вот этот конь тебе к лицу вполне».

Мораль проста: купи чижа, корову и мыша, 
Пускай кузнец их подкуёт — и будет конский след,
Да хоть осла назначь конём, раз требует душа. 
Но если ты, мой друг, осёл — и езди на осле.

         ОТЕЦ

Ты можешь, отец, казаться вполне весёлым,
Рассказывать сказки в надежде, что я усну,
Но только я слышал, что твой император Сёва
Вчера объявил, что решил проиграть войну.

    Мой брат уходил навсегда в головной повязке,
    А бледная мать целовала пурпурный круг — 
    И две эти самые страшные в жизни краски
    Оставили след от ногтей на ладонях рук.

Ты можешь, отец, говорить — успокойся, всё, мол,
Не будет бомбёжек, не будет кровавых рек,
Поскольку я слышал, что бог-император Сёва
Вчера объявил, что отныне он — человек.

    Твой сын уходил в никуда бесконечно гордой
    Игрушкой, завод у которой — на два часа.
    Осою впивался во вражеские аорты
    Его деревянный пылающий «Кокусай».

Глаза отводи, притворяйся пустым позёром,
Болтай обо всём, лишь о главном, отец, молчи.
Но, знаешь, я слышал, как твой император Сёва
Беззвучно рыдал, призывая сложить мечи. 

    Мой брат уходил на войну в боевом экстазе,
    Звездой растворяясь в трепещущей пустоте. 
    Забудь обо мне, доставая свой вакидзаси — 
    Тогда я, возможно, признаю тебя,
                Отец.

          НОЧНОЙ ПОЛЁТ

Как глупо в случайном звучат разговоре слова о романтике водных зыбей,
Поскольку ты знаешь — тебя примет море, пригладив солёной ладонью своей.
Вы все одинаково к небу готовы, рождённые мёртвыми, чтобы летать,
Отправится в штопор твой южный почтовый, 
а дальше придёт пустота.

ПРИПЕВ
    Летай
    Там, где лежат пески,
    На расстоянье руки
    Не видно в тумане лиц.
    Лови
    Попутных ветров суету,
    И курс выбирай на звезду,
    Где розу печально лелеет твой маленький принц.

Надежда вернуться обычно нелепа: надеяться — можно, вернуться — нельзя,
Поскольку ты знаешь: тебя примет небо и спустятся звёзды проситься в друзья.
Но ты поднимаешься снова и снова и смотришь на город, прищурив глаза, — 
Отправится в тучи твой южный почтовый, 
а после наступит гроза. 

ПРИПЕВ

Планета людей — это просто планета, внезапно ушедшая из-под шасси,
Но ты ей прощаешь — тебя примет лето, сверкающим пальцем другим пригрозив.
Они возвратятся к соломенным вдовам, их жёнами снова с любовью назвав,
Отправится в вечность твой южный почтовый, 
а всё остальное — слова.

ПРИПЕВ: